САТИРА IV
К МУЗЕ СВОЕЙ
Музо! не пора ли стиль отменить твой грубый
И сатир уж не писать? Многим те нелюбы,
И ворчит уж не один, что, где нет мне дела,
Там вступаюсь и кажу себя чересчур смела.
Много видел я таких, которы противно
Никому не писали, угождая льстивно,
Да и так мало счастья возмогли достати;
А мне чего по твоей милости уж ждати?
Всякое злонравие, тебе неприятно,
Смело хулишь, а к тому и говоришь внятно;
Досаждать злым вся жадна - то твое веселье,
А я вижу, что в чужом пиру мне похмелье.
Вон Клеоб уже протест на меня готовит,
Что нечистый в тебе дух бороду злословит;
Иной не хочет писать указ об отказе,
Что о взятках говоришь, обычных в приказе;
И Лентул с товарищи, сказывают, дышет
Гневом и, стряпчих собрав, челобитну пишет,
Хочет-де скоро меня уж на суд позвати,
Пьяниц добрых и с ними кружальны доходы.
А Брутус, тверды всегда любящий доводы,
Библию, говорит, всю острожской печати
С доски до доски прошед, готов показати,
Что противно закону и безбожных дело
Мантию полосатой ризою звать смело.
Одним словом, сатира, что чистосердечно
Писана, досаждает многим, всеконечно,
Ибо всяк в сем зеркале, как станет смотрети,
Мнит, зная себя, лицо свое ясно зрети.
Музо, свет мой, стиль твой мне, творцу, ядовитый,
Кто бить всех нахалится, часто живет битый;
И стихи, что чтецов всех на смех побуждают,
Часто слез издателю причина бывают.
Знаю, что правду пишу и имен не значу,
Смеюсь в стихах, а в сердце о злонравных плачу;
Да правда редко люба и часто некстати -
Кто же от тебя когда хотел правду знати?
Вдругорь скажу: не нравна, - угодить не можно,
Всегда правду говоря, а хвалити ложно
Приличнее живущему между человеки,
Чего ж плакать, что люди хромают душою?
Коли правдой все идти - таскаться с сумою.
Так мода: иль закажи, чтоб шляп не носили
Маленьких, или люди пусть живут как жили.
Лучше нас пастыри душ, которых и правы
И должность есть народа исправляти нравы,
Да молчат: на что в ссору вступать со всем светом?
Зимой дров никто не даст, негде гулять летом.
Буде мыслишь, что Персий, Ювенал, Гораций
Римлянов всех осмеял, славных из всех наций,
И ничто претерпели, не страх тем, но слава
Следовала от сатир, и что того ж права
Причастник был Боало, всей Франции чудо, -
Позволь учтиво сказать, что ты мыслишь худо.
Где римлянов тех и где француза сатиры?
Их дозрелые стихи не как твои, сыры, -
В них шутки вместе с умом цветут превосходным
И слова гладко текут, как река природным
Током, и что в речах кто себе зрит досадно -
Не в досаду себе мнит, что сказано складно.
А в твоих что такого? без всякой украсы
Так ли теперь говорят, так ли живут в людях?
Мед держи на языке, а желчь всю прячь в грудях;
И, недруг сущи смертный, тщись другом казаться,
Если хочешь нечто быть и умным назваться.
Зачнем, музо, в похвалах перья притупляти,
Ну-тка станем Туллию приветство писати.
Туллий, знаешь ты, лукав, что если рассудно
Истолковать, то в нем ум похвалить не трудно.
Оставя убо, что есть, сделаем такого,
Каков бы он должен быть; мода та не нова,
Всяк так пишет, кто хвалить у нас теперь хочет:
Тому, кому вьявь поет, сам в сердце хохочет.
Если Туллий не нравен, выбери другого.
Вот хорош Сильвандр; он тих, не добьешься слова
От него чрез целый день, и хотя ты знаешь,
Что он с глупости молчит, если пожелаешь,
Можешь сильно доказать, что муж он не простый,
Но с рассудства обуздал язык свой преострый.
Хорош, право, и Квинтий; в десть книгу составить
Можешь, коль дела его захочешь прославить.
Видишь, как он приятен, всякого ласкает,
И силится всякому быти благодетель,
Как сулит, - не однажды слов тех бог свидетель.
Полно того; а с чего таков он бывает,
Писать незачем: благо, что мало кто знает.
Не пиши того, что он затем столь умилен
И добр ко всем, что вредить никому не силен.
Да много таких, о ком списать стопу целу
Можно; легко их узнать, хоть нет в спине мелу.
Поверь мне, убытку нет хвалить, хотя ложно,
Коль мзды в том не получишь - пострадать не можно.
Буде ж тебе род стихов таковых несроден,
Запой, как Тирсис-пастух Люцинде негоден;
Как, когда овец своих на водные токи
Приводя, плачет: раны от любви глубоки;
Как, блудящи с горести в лесу край до края,
Часто петь нудит эхо, Люцинду взывая.
Коли ж петь скучишь, можно причину сыскати
Печальное что писать; и что больше кстати
Нам здесь, смертным, как печаль? Тужить не напрасно
Можем, приближаяся к смерти повсечасно.
Есть о чем писать - была б лишь к тому охота;
А лучше век не писать, чем писать сатиру,
Яже ненавистная мя, творца, чинит миру!
Но всуе тебя к сему, музо, побуждаю:
Рифмы не могу прибрать, как хвалить желаю;
Сколько ногти ни грызу и тру лоб вспотелый,
С трудом стишка два сплету, да и те неспелы,
Тверды, ушам досадны и на те походят,
Которы по азбуке святых житье водят.
А как что вредно в нравах усмотрю - прилежно
Стихи под пером текут, и выразить нежно
Так мне легко, как тому, кто был в краи чужды,
Узнать доброе вино и кое пить с нужды.
Не могу никак хвалить, что хулы достойно, -
Всякому имя даю, какое пристойно;
Не то в устах, что в сердце, иметь я не знаю:
Свинью свиньей, а льва львом просто называю.
Нескладно же, мне мнится, в доме стадо гнати,
И рог громкий посреди Москвы надувати,
И, сидя в теплой избе, бранить ветры злые,
В стенах нудить эхо петь песни полевые.
И не смешон ли б я был, коль, любви не зная,
А Ирис вымышленна - не видывал сроду;
Однак по ней то гореть, то топиться в воду,
И всечасно сказывать, что вот умираю,
Хоть сплю, ем сильно и в день ведро выпиваю.
Печальное же писать нет воли, ни силы.
Хоть я знаю, что умру, да дни, ей! мне милы,
И глупо, мне кажется, что гроб близк, тужити,
Коли в нем хоть сегодне, хоть завтре, а быти!
Одним словом, в сатирах хочу состарети,
А не писать мне нельзя: не могу стерпети,
Когда вижу, что мельник, с волосов недавно
Стрёсший муку, нажив уж имя в людях славно,
Спесивится и, гневом полн, жмурит глазами,
Что в палате делают мухи пыль крылами.
Коль глупец, что губы чуть помазал в латину,
Хвастает наукою и ищет причину
Безвременно всем скучать долгими речами,
Коли напудрен гребец и в парче сын дьячий,
Мудрец спит на войлоке, на пуху - подьячий,
И чтят того, кто может денег больше дати, -
Доедет меня скоро, или уж в глубоком
Узрю возрасте свои седины в покою,
В чужестранстве ль буду жить или над Москвою,
Хоть муза моя всем сплошь имать досаждати,
И понеже ни хвалить, ни молчать не знаю,
Одно благонравие везде почитаю, -
Проче в сатиру писать в веки не престану,
Разве в жидах не станет денег и обману,
И целовальник в вино воду лить забудет.
Примечания
"Четвертую сию сатиру писал автор в начале 1731 году, после первой книги "Петриды" и всех тех стихов, которые до сих пор народу известны. Причина ея есть, что хочет он с музою своею договор учинить, чтоб впредь сатир не писать, и резоны тому ставит, что бедственно ремесло есть людям смеятися, и можно от того пострадать; но напоследок признает, что нельзя ему сатиру не писать, хотя бы знал неведомо что претерпеть. Боало подобную сатиру написал, которая в его сатирах есть числом седьмая, из сей наш автор много имитовал, хотя большую часть от себя прибавил. Есть нечто в ней из Ювеналовой первой сатиры, только что слова все новые, хоть дело подобное".
Ст. 13. Клеоб уже протест на меня готовит. "Под именем Клеоба означает сатирик человека суеверного, который с глупости думает, что богопротивное есть дело смеяться бороде, и говорит, что нечистый дух в авторе бранит так достойно чтительное лица украшение. Протест есть латинское слово, по-русски довод. Вся Клеобова злость устремляется против 20-го ст. 1-й сат.".
"Лентул есть человек, который защищает всякое злонравие для пользы своей и прибытка".
Ст. 20. Что хуля Клитесов нрав. "В 3-й сат., в ст. 244, под именем Клитеса описал сатирик пьяницу".
Ст. 22. А Брутус. "Брутус есть притворное имя, которым сатирик означает человека чрезмерно охотника к ученым ссорам и потому сказывает, что он всю библию прошел, только чтоб показать, что неприлично мантию, столь священное дело, называть ризою полосатою. Для того же библию острожской печати, что Брутус староверец, и то любит, что глупее: знает, что московской печати библия правильнее и с греческим сходнее, да острожская старее, убо и лучше".
Ст. 45-46. Чтоб шляп не носили маленьких. "В 1731 году мода была в Москве весьма малые шляпы носить".
Ст. 70. Станем Туллию приветство писати. "Вымышленное имя есть Туллия, так как и прочие, которые в следующих стихах найдешь, и гораздо умно автор в сем поступает, ибо не только сатирику, но и казнодею (которых власть гораздо больше) неприлично злонравного, именем называя, обличать. Поверь мне, коли пьяница видит, что о пьянице писано, хоть описание то было бы под именем Клитеса или Сенеки, узнает, что то об нем писано; однако ж за то сердитовать непристало и дурно, потому что таким образом сам свое имя покажет, когда автор укрыти его силится, и сделает то, чтоб весь свет знал то, что теперь один, может быть, сатирик только знает".
"Не все, которые были в чужих краях, в сем стихе заключаются, ибо многие, и большая их часть, гораздо не напрасно ездили, но в большой семье не без урода; есть и такие, которые вкус вина знают, да и то не худо, понеже и то искусство, лишь бы вкус тот не был весьма приятен".
"Т. е. нескладно в городе полевые писать песни, ибо рог - полевой инструмент".
Ст. 148. Ест и пьет аргументом. "Аргумент называется в логике, когда два предложения сличаю с некоим третьим предложением, и, усмотрев, что оба те сему третьему подобны, замечаю, что и меж собою они подобны. Вот образец: тот беден, который всегда недоволен; скупой всегда недоволен; убо скупой беден".